Выбор CZ/Silma... Первое ружо

Старое ружьё
Юрий Жекотов
Скажите, как я, молодой, начинающий охотник, в мечтах не раз отправляющийся вместе с героями книг Пржевальского, Арсеньева и Федосеева в опасные путешествия, мог отказаться от заманчивого предложения своего знакомого Владислава Суркова поехать весной «на утку» к Сельдевым ручьям? Всю зиму моё первое, ещё не пристрелянное как следует ружьё ТОЗ – 34 «вертикалка», без дела пылилось в сейфе. В те дни перед охотой, переворачиваясь с бока на бок на так опостылевшем за зиму мягком диване, я мечтал о сказочной сырости торфяных болот и набегающих с Охотского моря холодных, густых туманах. По вечерам в нетерпеливом ожидании дня выезда на охоту я с удовольствием срывал листки отрывного календаря.

Извинения приятеля о том, что неотложные дела не позволяют ему пробыть на охоте все ранее намеченные 3 дня, не смогли остановить меня от реализации намеченной цели. Не охладило мой охотничий азарт и предупреждение лесничего из посёлка Чля о том, что в районе Сельдевых бродит раненный медведь, который помял одного из охотников…

Сельдевые ручьи представляют собой две небольшие быстрые речушки, протяжённостью около 10 километров каждая. Почти параллельно протекающие в северной части Николаевского района Сельдевые ручьи впадают в залив Екатерины, относящийся к Охотскому морю. Мы с Владиславом остановились у большого Сельдевого ручья. Рядом с небольшим озерцом отремонтировали охотничий скрадок, который использовался нашими предшественниками. Поставив палатку с вырезанными окнами для стрельбы, стали маскировать её ветками ели и кедрового стланика. Владислав, рассчитывая подманить гусей, взялся устанавливать профили.

Табунки уток, летящие вдоль побережья, завидев наши охотничьи приготовления, на всякий случай резко отворачивали в сторону моря. На вечерней зорьке стайка чирков «плюхнулась» метрах в 70 от нас. Дождавшись, когда несколько селезней подплыли на достаточно близкое расстояние, мы произвели первые выстрелы. Испуганные птицы, сорвавшись с места, понеслись вдаль. Два селезня остались неподвижно лежать на воде. Вечерняя и утренняя зорька принесла новые охотничьи трофеи. После утренней зорьки приятель, пообещав через 2 дня забрать меня и напомнив о необходимости остерегаться раненного медведя, уехал.

Днём я обратил внимание, что на малом Сельдевом, кто-то тоже охотится – оттуда доносились звуки выстрелов. Добыв вечером и утром следующего дня ещё несколько селезней, ближе к полудню, когда перелёт пернатых не был столь активным, я решил познакомиться с охотником-соседом. Проходя по берегу, обратил внимание на отпечатки медвежьих лап, которые тянулись вдоль побережья, а потом исчезали в прилегающей в мари.
Соседом оказался дедок, лет под 70. По сравнению с моим «модным» камуфляжным костюмом одеяние соседа-охотника было гораздо скромнее. Но что поразительно – поношенные телогрейка и ватные штаны, в которые был одет пожилой охотник, не выделялись на фоне нераспустившейся прибрежной растительности. Скрадок, устроенный охотником на сухом месте, представлял собой кусок брезента, умело натянутый на каркас из ивовых прутьев. Сооружение было завешено пучками прошлогодней пожухшей травы, покрытой сверху ветками деревьев, и было мало заметно даже с близкой дистанции. В устье малого Сельдевого ручья, отгороженного от моря галечной косой, плавали чучела уток.
Добыча охотника, несмотря на наличие муляжей и предпринятые меры по маскировке, была намного меньше моей. Но это и не вызвало удивления после того, как я рассмотрел его оружие. Старое, видавшее виды, курковое ружьё с потёртым прикладом и пошарпаными, перетянутыми изолентой стволами было прислонено охотником к невысокой лиственнице.

-Ты, батя, будь осторожен! Ружьё у тебя слабовато, а тут медведь раненный шарахается, – стараясь придать себе вид бывалого охотника, решил предупредить соседа.

- Моё ружьё только с виду такое. Я с ним в разных переделках бывал. Везде оно меня выручало. А с годами сросся я с ним, – сказал старый охотник и, видно, в благодарность за предупреждение о медведе предложил:

- Ты присаживайся, сынок, отдохни. Откуда приехал на Сельдевые? Давно ли охотишься?
Пожилой охотник явно располагал к общению. Поэтому, не дожидаясь повторного приглашения, я занял место на уютном стане соседа.

Узнав, как меня зовут, охотник назвал себя: «Алексей Григорьевич, можно просто по отчеству, я привык». Затем, подвинув к себе вылинявший, с двумя латками на боку рюкзак, Григорьевич достал оттуда завёрнутые в тряпицу чёрный хлеб и кусок аппетитного, с прослойкой сала. Вынул из рюкзака и положил на самодельный стол хороший пучок зелёной черемши. До сбора дикого лука ещё было прилично времени, и я с непониманием смотрел на раннюю витаминную зелень. Перехватив мой недоумённый взгляд, пожилой охотник пояснил:

- Тут недалече тёплый ключ есть. Там по берегу черемшу на месяц раньше обычного рвать можно.

После, для «аппетита», лукаво улыбнувшись старый охотник, предложил:

- Ну что, давай по махонькой. Я вообще спиртное на случай простуды беру, но ради знакомства по чуть-чуть можно.

Выпив налитую на дно пластмассового стакана крепкую ароматную настойку, услышал объяснение пожилого охотника:

- Это «эликсир» на можжевельнике с корнями шиповника. От простуды первое дело. Если на охоте или рыбалке где промочишься или под дождь попадёшь, выпьешь немного, и никакая хворь не пристанет.

За разговором узнал, что Алексей Григорьевич по специальности геолог приехал на работу в посёлок Многовершинный три года назад.

- Объездил я почти всю Россию. Богатая у нас страна. Нам бы разумно распорядиться теми богатствами-сокровищами, что в земле лежат. Но главное богатство – люди, я и на Урале был, в Сибири, на Кавказе – хлебосольнее и открытей души, чем у русского человека, ни у кого нет.

Охотник внезапно замолчал и, сделав рукой знак, чтобы я не шумел, кивнул в сторону водоёма. Табунок уток, «шлёпнулся» недалеко на воду. Вскинув свою «вертикалку», я выцелил ближайшего от меня селезня и нажал на спусковой крючок. Сорвавшейся и несущейся по воде утке отправил вдогонку ёщё один заряд дроби. Ошалелая птица заметалась по воде в разные стороны. Я растерянно наблюдал, как раненный селезень всё больше удаляется от нашего скрадка. Когда расстояние до птицы уже было приличным, Григорьевич одним прицельным выстрелом прекратил мучение птицы, дав при этом мне совет: «Птицу нужно наверняка бить. Не уверен, не стреляй». Подобрав утку, я похвалил ружьё пожилого охотника.

Подробно расспросив меня, что я знаю о медведе, Алексей Григорьевич спросил, есть ли у меня патроны, заряженные пулями. С излишней уверенностью в своей подготовленности к любым ситуациям я показал ему два патрона, хранившиеся в правых крайних пазухах патронташа, сопроводив демонстрацию словами.

- Заряжал, как указано в книге.

- Только два патрона? - с тревогой переспросил Григорьевич и добавил:

- Медведь-то, по-видимому, не из книги. Настоящий.

Пробыв некоторое время на малом Сельдевом ключе, я засобирался уходить к своему скрадку. Григорьевич предложил охотиться вдвоём. Заручившись моим согласием, пожилой охотник, захватив своё ружьё, сходил к большому Сельдевому и помог перенести некоторые вещи. Осмотрев добытых ранее мною уток, он заметил: «А ты больше положенного добыл». В своё оправдание я нашёлся лишь сказать: «Так получилось. Шальные налетели. В азарте не удержался».

За время нашей совместной охоты не раз имел возможность убедиться, что боевые качества старой курковки лучше, чем у моего ружья. Своим поведением и дельными советами Алексей Григорьевич постепенно сумел расположить к себе. На смену моей излишней «мальчишеской» самоуверенности пришло почтение и уважение к пожилому охотнику. После одной из моих похвал куркового ружья, бережно и ласково проведя по стволам оружия, Алексей Григорьевич стал рассказывать.

* * *
Я с этим ружьём более 30 лет охочусь, а приобрёл его, когда мне лет, как тебе было. Оружие досталось мне случайно, а может, и нет. Ведь случайностью человек называет то, что понять не способен. А хорошо подумать, так в каждой случайности своя закономерность есть.

Тогда под Челябинском наша геологическая партия стояла. Выбрался я в город с твёрдым намерением ружьё купить. Как раз приближалась осенняя охота. К магазину подхожу – меня старичок окликает, волосы и борода, белые от старости. Спрашивает: «Ты, никак, желаешь ружьё приобрести?» И получив утвердительный ответ, говорит: «Есть у меня для тебя ружьё. Сам я стар уже – отохотился. А тебе оно пригодиться. Я давно у магазина стою, всяких покупателей видел, но неподходящие они для моего ружья, а ты в самый раз».
Увидев мои сомнения в отношении его предложения, успокоил: « Бери. Не пожалеешь. А насчёт цены не беспокойся. Приглянулся ты мне. Плату с тебя возьму символическую».
Не знаю, какая блажь меня тогда взяла. Ведь можно было посовременней ружьё купить, и деньги были, но приобрёл я за бесценок у дедушки старую тульскую курковку.

Друзья мою покупку на смех подняли: «Музейная редкость. Оружие предков». Я после их оценки и сам разуверился, засомневался в рабочих качествах купленного ружья. Когда первый раз на утку с ним выехал, то я, чтобы проверить своё ружьё и не вызывать дополнительного смеха, подальше от приятелей отошёл. Бросил взгляд налево-направо. Смотрю, метрах в 20 от меня дятел старую березу клювом ворошит. Прицелился в него, и первый раз тогда из своего ружья выстрелил. Не знаю, куда заряд направился, только дятел восвояси улетел. А меня отдачей от выстрела так по плечу «шибануло», аж на спину упал. Хорошо, что плотно приклад прижал, а то, точно, ключицу выбило бы.
Первым желанием было утопить это ружьё там же на болоте. Остановило меня только то, что если без ружья на стане появлюсь, то ещё больше надо мной смеяться будут. Приятели все равно от иронических шуток в мой адрес не удержались: «Куда твои утки помирать полетели? Никак решили обратно на юга вернуться?»

Днем, когда с товарищами возле костра сидели, из-за хребта вынырнула стая гусей. Птица шла на недосягаемой для выстрелов высоте, и всё-таки охотники в азарте подняли свои ружья. Раздались беспорядочные и бессмысленные выстрелы. Я подхватил, как и все, своё оружие, но вовремя вспомнив о «сумасшедшей» отдаче всё-таки воздержался от выстрела.

- Оно, что, у тебя, лазерное? Покажи хоть как стреляет? – в очередной раз отпустил кто-то шутку в адрес моего ружья.

Настроение у меня и так было хуже некуда. А эта последняя шутка достала окончательно. Обидно мне стало за свою «невезуху», и я, почти не целясь, в ожидании боли и зажмурив глаза, нажал на спусковой крючок. Отдача, против ожидаемой была почти не ощутима. После выстрела один из летящих гусей стал заваливаться в сторону, и надо же такому случиться, кувыркаясь, рухнул прямо к моим ногам. Тут все мои друзья-пересмешники и затихли. Давай моё ружьё со всех сторон рассматривать, затем гуся.

В общем, сынок, хочешь, верь, хочешь, нет, а немножко поохотясь с этим ружьём, смекнул я, что вроде бы особенное оно. Такие ружья одно на тысячу, а то и на миллион бывают. Если по молодости я правила таёжные нарушить собирался, так оно или осечку даст, или так «долбанёт» прикладом по плечу, что искры из глаз. Зато в трудную минуту не раз спасало.
Был случай, в северном Казахстане геологические изыскания вели. Тогда на сайгаков мор какой-то напал. Волкам пищи не хватало. Отмечались случаи дерзкого нападения серых хищников на людей. И как-то меня вечер в дороге, за несколько километров от нашего лагеря застал. И надо же такому случиться - стая волков, а у меня патроны с дробью – пятёркой. Так веришь, двух здоровенных волчищ на месте положил, а остальные ушли.
В другой раз в Якутии охотился и по неосторожности в трясину провалился. Думал всё, не выберусь, меня уже по грудь затянуло. Потом смотрю, а моя курковка каким-то немыслимым образом ремешком за ближайшую берёзу зацепилась. Только опираясь на неё, из болота и выкарабкался. Я давно уже с дымным порохом не промышляюсь, но обратил внимание, что моё ружьё в трудную минуту с него палит.
* * *
Рассказ Алексея Григорьевича прервали несколько уток, севших на воду недалеко от скрадка. Я было приготовился к стрельбе.
- Не спеши, не стреляй. Повезло нам с тобой. Красота-то, какая, - остановил меня шёпот пожилого охотника: - Это чешуйчатый крохаль. Иной орнитолог годы тратит, чтобы его увидеть. А мы с тобой наяву любуемся. Григорьевич протянул мне бинокль.

Вид птицы был необычен, но не произвёл на меня особого впечатления - крупная узконосая утка, с раскраской оперения похожей на чешую. Утку я рассматривал, как возможную добычу. Находясь на своём стане, скорее всего я не стал бы разбираться, что это за вид птицы. Видно, как-то поняв моё состояние Григорьевич ободрил: «Много у тебя ещё уток будет. А от этих крохалей, повезёт, ещё и потомство увидим. Не грусти. Тут веселиться надо!»

За всё время нашей совместной охоты, Григорьевич ни разу первый не стрелял, а лишь «добирал» моих подранков. К окончанию охоты, получилось, что я настрелял на несколько уток больше, чем положено правилам. У пожилого охотника был «недобор». На мой вопрос: «Почему он не хочет «взять» ещё утку?», он ответил: «На двоих у нас как раз норма будет».

С вечера Алексей Григорьевич попросил подвезти его до дороги, ведущей в посёлок Многовершинный. После утренней зорьки, собрав своё охотничье имущество, мы с пожилым охотником стали продвигаться по берегу к большому Сельдевому ручью, куда должен был приехать Владислав Сурков.

Увлечённые разговором, мы поздно заметили, как с прилегающей к морю мари вырвался медведь. Сходу сбив Григорьевича с ног, так что его ружьё отлетело в сторону, медведь стал наваливаться на меня. И тут случилось невероятное. Упав на землю и машинально закрыв голову от хищника руками, я неожиданно услышал выстрел. Открыв глаза, увидел без движения лежавшего медведя и облачко от выстрела из дымного пороха. Из оцепенения меня вывел беспокойный голос опытного охотника: «Ты в порядке? Не задел тебя «косматый»? Испугался я за тебя»… «Старый дурак! Проворонил медведя!» - стал ругать он себя…

Мы довезли Алексея Григорьевича до самого посёлка золотарей. При прощании со старым охотником, не зная как его отблагодарить, я протянул ему пару селезней. Он, повертев их в руках, положил обратно в мой рюкзак, сказав: «Не обижайся, я для себя ещё настреляю. Тебе они нужней».

Оставив свой адрес с просьбой-приглашением обязательно зайти ко мне в гости, как только будет в городе, я с приятелем уехал в Николаевск…

С той весенней охоты я больше не видел Алексея Григорьевича. Знакомый, которого я попросил передать ему привет, приехав с Многовершиного, сообщил: «Твой Григорьевич в Ставрополье яблоки кушает. Уехал на Родину, а его нового адреса в посёлке никто не знает».

После той охоты прошло уже достаточно времени, но я всегда вспоминаю её с волнением. Сейчас, приобретя некоторый охотничий и жизненный опыт, всё-таки пытаюсь разобраться: что из рассказа Алексея Григорьевича было правдой, а что выдумкой? То я склоняюсь к мысли, что, скорее всего, встретив молодого «неоперившегося» охотника, Алексей Григорьевич посчитал обязанным научить меня простым правилам поведения в лесу, раскрыть передо мной некоторые из известных ему секретов и тайн природы. Наверное, в целях моего воспитания и придумал он историю о своём ружье и о его необыкновенных качествах и свойствах.

Но потом я вспоминаю о выстреле, который спас мне жизнь, и не могу понять: как за короткое мгновение уже немолодой охотник мог проявить «нечеловеческую» реакцию, схватить упавшее ружьё, зарядить его патроном с пулей и с одного верного выстрела положить медведя наповал. Появляется нелепая мысль: «Когда медведь попал под прицел ружья, оно выстрелило само». Ещё больше смущает меня облако от сгоревшего дымного пороха после того выстрела. Ведь, при нашей охоте Алексей Григорьевич стрелял патронами, снаряжёнными бездымным порохом.

В общем, остались после той охоты вопросы и неразвеянные сомнения. Но когда я начинаю рассказывать эту историю знакомым охотникам, то вижу, как в задумчивости теплеет их взгляд, а лицо освещает добрая, доверчивая улыбка. И тогда у меня нет сомнений. Я точно знаю, что то старое ружьё было особенное. «Такие ружья одно на тысячу, а то и на миллион лишь бывают», - вспоминаю я слова опытного охотника.